Медиа и политика. «История самовыражения, свободы и конкуренции»

– Как в цивилизованном мире проходят избирательные кампании, есть ли какие-то регуляторы, чтобы избиратели получили полное представление о кандидатах и их программах? Или за сотни лет демократии система сама отрегулировалась? 

– Ключевое слово, определяющее цивилизованный мир, – это демократия. Демократия – основа европейской культуры, сложившаяся на принципах античности. Один из таких принципов был провозглашён Протагором: «Человек есть мера всех вещей». В основе демократии лежит ценность человеческой личности, включая и ценность её самовыражения – в жизненном выборе, политике, творчестве и других репрезентациях. Когда мы говорим о свободе слова применительно к избирательному процессу, мы говорим о политике, то это как раз история самовыражения свободы и конкуренции.

Предположение, что «за сотни лет демократии система самоотрегулировалась», близко к истине. Но с акцентом, что даже в Европе есть некоторые колебания, различия в том, как реализуются принципы демократии, особенно в аспекте свободы слова. Не везде она безусловна и неограничена, не везде возраст демократии измеряется сотнями лет.

Свобода слова всегда является предметом агрессии, всегда находятся те, кто хочет её ограничить. Например, если говорить о скандинавских политических культурах, то там сложно что-то изменить в сфере медиа. Самые благополучные и устойчивые демократии, такие как скандинавские, основаны на нулевой толерантности к любым посягательствам на свободу слова. Интересно, что северные демократии обеспечивают своим гражданам и очень высокий уровень качества жизни.

И если в истории северных демократий сложился и закрепился принцип нулевой толерантности к посягательствам на свободу слова, то в некоторых южных странах случаются истории с давлением на медиа, которые могут быть обусловлены, например, интересами крупного бизнеса или клановыми интересами, а иногда – внутренними конфликтами.

Там, где политические культуры не совсем инклюзивны или есть признаки экстрактивных политических культур (когда политические решения принимаются группой элит без участия основной массы граждан), например, юг Италии ещё в 1980-1990-е, там будут сложности во время избирательных кампаний. И эти сложности иногда могут обретать трагические черты – в виде покушений на журналистов и т. д.

У стран с высоким процентом миграции, не склонной к культурно-ценностной ассимиляции, могут быть такие трагические истории, как, например, теракт в 2015 г.  непосредственно в редакции журнала Charlie Hebdo в Париже, когда журналисты были убиты мусульманскими террористами фактически за реализацию принципов свободы слова. Тут надо отметить, что теракт не изменил позиции французов по отношению к свободе слова – в этом смысле европейская культура, в том числе в политической части, в «старых» демократиях очень устойчива.

В избирательных процессах свобода слова всегда будет объектом агрессии, но чаще  скрытой. В таких странах, как Россия и Беларусь в их нынешнем состоянии – это уже открытая тотальная агрессия против свободы слова. Практически тридцать лет в Беларуси идёт война против свободы слова, и столько же лет агрессор терпит в этой войне поражение. Да, независимые медиа несут потери и сегодня уже любой человек рискует попасть за решетку на годы за лайк на фейсбуке. Но, несмотря на беспрецедентный уровень давления, свобода слова в Беларуси не уничтожена. И те её проявления, которые есть сейчас, несмотря на то, что независимые медиа находятся в изгнании – это проявления демократии.

В медиапотреблении работает типичный, присущий демократии закон конкуренции, когда человек сам выбирает, что ему читать, а что – нет. У независимых медиа, которые в абсолютном большинстве сегодня признаны экстремистскими, по отзывам их редакторов, минимум ⅔ читателей из Беларуси, и это при том, что сейчас дают сроки за подписки на такие «экстремистские» медиа. Люди находят способы читать независимые медиа, которым доверяют, и принимают риски, с этим связанные.

Что касается регулирования, то есть страны, где в общем оно не требуется. Демократия сложилась, укрепилась и является основным наиболее удобным принципом социальной и политической организации общества. Есть страны, где так называемая «новая» или «молодая» демократия, и там, чтобы она «натренировалась», нужны такие законы, которые дополнительно регулируют конкуренцию. Например, закон об агитации, предусматривающий день тишины накануне выборов, или закон «О СМИ» и т. д. Это то же самое, что закон о рекламе: в некоторых странах он нужен, т. к. люди ещё не понимают разницу между этичной и неэтичной рекламой, могут иногда «играть» в недобросовестную конкуренцию (вспомним ТВ-рекламу 1990-х), а в некоторых такой закон уже не требуется, потому что сложились, закрепились и работают чётко устоявшиеся принципы рыночной конкуренции, неотъемлемой частью которых является этичность маркетинга и рекламы, и всё решается на уровне саморегулирования отрасли.

– Как изменилась роль медиа с развитием социальных сетей? Какие существуют рамки при освещении избирательных кампаний?

– Медиа недаром называют четвёртой властью – им принадлежит ведущая роль.

Но есть момент, который заслуживает внимания. У человечества за последние 10–15 лет кардинально изменился медиаландшафт. Любая персона как личность, в том числе и политик, могут иметь собственные медиаплатформы в социальных сетях и напрямую конкурировать с крупнейшими традиционными медиа. Именно за таким явлением, как блогинг, стоит антропоцентрический принцип: «человек есть мера всех вещей».

Поэтому, говоря о роли медиа в избирательных кампаниях, можно разделить медиа на традиционные и новые. Если у политика качественный аккаунт, например, в соцсети X (бывший Twitter), как у многих нынешних и бывших президентов, то он может напрямую выражать то, что считает нужным, и конкурировать с медиа. Кто или что может ограничить такое самовыражение? Этические принципы, закон и – иногда – владелец социальной сети. Но в последнем случае такая авторитарность владельца приведёт к деградации соцсети за счёт оттока подписчиков, поэтому глобально популярные соцсети в некотором смысле не принадлежат своим владельцам в полной мере.

Что касается эластичности свободы слова, то, конечно, во время избирательных кампаний медиа могут играть и роль убийцы репутаций, но в демократических странах этот уничтожитель работает на принципах общественной этики. Вот, например, отношение французов к двум историям. В одной бывший президент периодически ездит на мотороллере к своей любовнице в мотоциклетном шлеме. В другой кандидат в президенты и очень высокопоставленный деятель попадает в сексуальный скандал с харассментом. Первая история оказалась приемлемой для французов, и её герой спокойно доработал до конца своего президентского срока. А вторая – абсолютно нет, и политик был лишен не только своей должности, но и любых перспектив политической карьеры, фактически уничтожен как политическая фигура, потому что история с насилием для французов в этих вопросах неприемлема. При этом нельзя утверждать, что история с уничтожением уже бывшего политика через харассмент не была спланирована. Как нельзя утверждать, что у медиа по определению не может быть замысла на сознательное уничтожение политической фигуры. Такие истории, к сожалению, встречаются и в беларусских независимых медиа.

Как это регулировать? Как и любые нарушения профессиональной этики – независимой комиссией. Работают ли такие комиссии сегодня в беларусских медиа? Если мы говорим про государственные медиа, то понятно, что нет – там у них один «комиссар». Если про независимые – то институт также местами не срабатывает в силу чрезвычайных обстоятельств, в которых сегодня находятся эти медиа. Но возможности для саморегулирования есть, и они высокие.

Чтобы не утратить свой социальный капитал (а вместе с ним аудиторию), СМИ надо находиться в жёсткой этической рамке: журналистская, медийная, человеческая этика и «новая этика» (слово харассмент как раз из неё). Через механизмы этического контроля происходит саморегулирование, каждая редакция занимается творчеством, но в рамках профессиональной этики. В этом сложность медиабизнеса, этот баланс очень тяжело сегодня держать, поэтому те редакции, которые его держат, сохраняют аудиторию и хорошо капитализируются, в том числе финансово, но прежде всего социально, сохраняя свою репутацию.

«Никто не отменял редакционную позицию к конкретной личности конкретного политика»

– Как медиа решают, с кем сотрудничать, а с кем нет – во время избирательной кампании?

– Это определяется интересами редакции. Если редакция хочет держать контакт с аудиторией, держать саму аудиторию, капитализироваться через эту аудиторию, то она не должна ущемлять интересы своей аудитории. Знаете, у «простых» беларусов есть очень хорошая фраза: «дурных няма». Принцип быть внимательным и понимать, где ложь, а где правда, в крови у нашего мудрого народа. Совершенно очевидная сегодня карикатурность государственных СМИ в Беларуси не проходит мимо взора «простого» беларуса, даже если он чиновник или госслужащий. У режима есть «мягкие» пропагандисты, есть «оголтелые», есть «интеллектуалоподобные», но они все пропагандисты – и люди это видят. И если амплитуда пропаганды сильно расширяется, то доверие к такому медиа падает. Усилия пропаганды, конечно, к чему-то приводят: люди становятся более закрытыми, но можем ли мы сказать, что решения принимаются на основе информации из телевизора? Что беларусы вновь упиваются «чаркой и шкваркой», а их ожидания от жизни вернулись на уровень голодных 90-х? Разумеется, нет.

Именно по этой причине независимые медиа всегда будут востребованы, потому что их информация позволяет принимать  решения. Более того, если читателям кажется, что независимые медиа в какой-то момент необъективны и уделяют избыточное внимание каким-то событиям, явлениям или какому-то политику, то срабатывает тот самый принцип «дурных няма» – и люди начинают возмущаться либо отписываться. Это хорошо видно в интерактивной части коммуникации редакций с читателями – например, при обсуждении статей. Поэтому независимые медиа стараются держать баланс в этом освещении.

Но когда мы говорим об объективности, важно не впасть в исступление и не воспарить «над схваткой» в белоснежном пальто. Никто не отменял редакционную позицию по отношению к конкретной личности конкретного политика. Никто не отменял метаязык редакции в общении с читателем – например, колонку редактора или комментарий автора статьи.

У нас довольно часто объективность трактуют как некую обязанность журналиста не высказывать свою позицию. Но с какой стати? Так в мире не бывает, не принято. Например коллеги из BBC и Guardian формулируют позицию так: есть факт, реальность – вот он непреложен, а то, как мы к нему относимся, какова редакционная позиция – модальность – это не только право редакции, но сегодня это ещё и ожидание читателей. Читатель подбирает себе медиаландшафт, исходя из редакционной позиции. Если позиция отсутствует, имеется только сухая новостная лента, то такое медиа становится неконкурентоспособным. Как только появляется модальность, некая позиция, то для людей это становится более привлекательным.

Сейчас время оттенков восприятия реальности: соглашаясь или полемизируя с ними, читатели сверяются со своей позицией, делают свою картину мира более богатой и менее упрощённой, а именно упрощение и есть одна из функций пропаганды.

Что же делает пропаганда? Она дезориентирует человека, не даёт ему сформировать своей позиции, демонстрирует ему тщетность усилий и отсутствие возможности на что-то повлиять. Человек становится жертвой пропаганды, впадает в анабиоз и не может принять ни одно решение, ему не на что опереться. Независимые медиа позволяют ему реактивироваться за счёт включения критического мышления, полемики, ухода от упрощения и стереотипизации.

– Как происходит взаимодействие политиков и медиа?

– Остановимся сначала на том, что блокирует это взаимодействие. Любая попытка давления на медиа, любая попытка потребовать от медиа некой уступки, неких преференций в распределении внимания этого медиа – могут вызвать только одну реакцию – реакцию сопротивления со стороны медиа. Таков закон жанра. Поскольку каждое медиа подвергается таким агрессивным действиям на постоянной основе, то можно представить, насколько натренированы сотрудники этих медиа в своей резистентности к любой такой агрессии.

Проявляя агрессию в адрес медиа, любую, даже спонтанную, политик подаёт знак общественности, что выступает против свободы слова. Даже если медиа неправы – это первое, что воспринимается социумом. И второе – чаще всего политик всё равно проиграет, даже если пойдёт в суд и выиграет судебный процесс против медиа. Потери социального капитала будут несоизмеримы, и это будут потери того, кто инициирует конфликтный процесс.

Здесь я не рассматриваю ситуацию, когда есть материальная заинтересованность медиа в освещении каких-то событий. Если видны злоупотребления, тогда включаются регуляторы: комиссия по этике, антикоррупционное законодательство, международные структуры и пр. И медиа должно понимать, что, попав в такую ситуацию, оно рискует своим существованием. Взаимодействие политиков и медиа основано на взаимном уважении и понимании этики обеих сторон. Если проигнорировать этические аспекты, то есть риск попасть в ловушку нерешаемого, заведомо проигрышного конфликта. И мы, к сожалению, регулярно наблюдаем такие кейсы, когда достаточно опытные и образованные люди забывают, что, требуя от медиа чего-либо, они с точки зрения общественности начинают наступление на бастион свободы слова. Кто проигрывает в противостоянии человека и бастиона – понятно.

Выигрывают те политики, которые взаимодействуют с медиа систематически, на постоянной основе и имеют достаточный уровень доверия, обусловленный качеством этой коммуникации. То, ЧТО политик говорит, в ряде случаев менее важно, чем то, КАК он говорит с медиа. Люди крайне чувствительны к интонации и к манере речи. А это уже история образованности, история опыта, история профессионализма политика и тех его представителей, которые занимаются коммуникацией.

«Политик не должен просить – он должен предлагать»

– В каких случаях медиа может отказать политикам в публикациях, интервью и пр.?

– Это типичная беларусская ситуация последних лет. В вопросе слово «отказать» означает, что как будто бы есть некий «заказчик» или «проситель», а медиа – это некая инстанция, которая может отказать или проявить благосклонность. Это история про то, что кто-то выше, а кто-то ниже. Это вертикальная коммуникация, типичная для постсоветского и советского сознания, имперская история. История, увлекаясь которой мы, демократически ориентированные люди Беларуси, проигрываем всегда. Не верите? Посмотрите, как люди реагируют на публичные конфликты в демократических силах.

Мы выигрываем, если производим что-то новое, двигаем свою страну и общество вперёд, начинаем здороваться с соседом по подъезду и (о чудо!) участвовать в благоустройстве коммунальных территорий – это всегда история внезапная. Это история, когда беларусы, не зная друг друга, начинают друг друга поддерживать под воздействием каких-то триггеров, например COVID в начале 2020 года, потом протесты – и, как следствие, в отсутствие одного лидера ответственность на себя берут многие.

Политик не должен просить, он должен предлагать. Предлагать некую информацию, но принимать во внимание фактор интереса аудитории. Если политику непонятно, каков интерес аудитории, то он имеет полное право спросить у редакции, а что бы ей было интересно? Редакция, отвечая на вопрос, что ей интересно, будет говорить о том, что интересно её аудитории. Поэтому, когда что-то неинтересно аудитории, по мнению редакции, тогда будет отказ от сотрудничества. Но если политик регулярно занимается коммуникациями с медиа, системно работает над информационными поводами, с уважением относится к редакционному интересу конкретного издания, если оформляет свои материалы качественно, экономя рабочее время журналиста, то это воспринимается как знак уважения.

Когда выстроены систематические отношения, то редакция в экстренный момент, когда срочно необходима консультация с этим политиком, знает, куда звонить, и уверена, что получит информацию. Это укрепляет отношения.

Качество отношений – ключевая история. Публичный политик всегда имеет некую репутацию у любой редакции. Если политик публично говорит, что медиа финансируются конкурентами и поэтому не уделяют внимания ему – это воспринимается как серьёзное обвинение и агрессия против всего журналистского цеха и медиа. Как следствие, СМИ встают против такого агрессора. И дальше агрессор уже очень сильно жалеет о том, что начал свою агрессию, потому что медиа начинают его деклассировать. Тут, как говорится, пощады не жди. Для меня самое удивительное, что до сих пор есть политики, которые не понимают эту типовую ошибку и повторяют её многократно, тем самым понижая свой социальный капитал, рискуя его полностью разрушить или обратить в негативное состояние.

– Видели ли вы, как политики пытались обвинить медиа в недостаточном освещении избирательной кампании в Координационный Совет и низкой явке избирателей?

– Если говорить о конкретной избирательной кампании – выборы в Координационный Совет, то да, я это видел, но это тоже типичная ошибка начального уровня, когда начинают обвинять медиа.

Я хочу обратить внимание не на ошибочность действий политиков, а на то, что сами акторы политического процесса в Координационном Совете, я так думаю, после этих выборов и в ходе их подготовки поняли, насколько важно уделять внимание систематической работе со СМИ. По итогам этих состоявшихся выборов мы видим, что режим приложил максимум усилий для того, чтобы эти выборы сорвать, запугать людей, дискредитировать технически безупречную платформу голосования. До этого они четыре года занимались репрессиями, а выборы в КС всё равно состоялись. Протопарламент, каким бы он ни был, символизирует собой, что рано или поздно ошибка 1995-1996 годов будет исправлена, и баланс исполнительной и законодательной власти будет установлен. Выборы прошли на демократической основе. Абстрагируясь от политических предпочтений, констатирую, что в лидерах по итогу те, кто был наиболее систематичен в контактах с медиа, в управлении собственными медиаплатформами и в стратегической, а не экстренно-фрагментарной коммуникации.

Я думаю, что выборы в КС – это мощный триггер к развитию демократических процессов в ходе последующих плебисцитов. Культуру принятия решений через выбор не удаётся уничтожить, наоборот, создаются и совершенствуются цифровые платформы, которые неуязвимы для режима. В ближайшей перспективе демократические процессы и процессы коммуникации будут отлаживаться, что будет вести к росту политической культуры. Хотя сейчас, надо признать, положение с этим далеко от идеального.

Маленькая деталь: Координационный Совет открыл частично свои внутренние чаты. Для чего? Не только, чтобы показать прозрачность процессов, но ещё и чтобы перейти на более высокий уровень политической культуры, т. к. когда происходит общение между депутатами, на которых извне смотрят ещё 300-400 человек, то коммуникация становится более уважительной по отношению к оппонентам.

Рост политической культуры сильно связан с качественной медиатизацией политических процессов, в которых роль медиа как традиционных, так и новых – крайне высока. Этот бастион свободы слова не стоит на месте, а непрерывно развивается под беспрецедентным давлением уже тридцать лет. Он порождает новую школу журналистики, блогинга и политической коммуникации, и является интерактивным экраном общественного мнения. Время показывает, что он устойчив к репрессиями, хотя и несёт трагические потери. Поэтому политикам важно понимать – чем быстрее они начнут выстраивать систему медиакоммуникации, тем быстрее будет расти их влияние и, быть может, тем ближе и реальнее станут те изменения, которых наша страна вполне заслуживает.