Правозащитник: «Когда есть поддержка общества, принудить власти к изменениям проще»

Правозащитник Роман Кисляк

«Во всех ИВС страны, кроме минского ЦИПа, работали исключительно мужчины»

– Не всем знакомо понятие адвокации. Что это такое?

– Активисты и правозащитники по-разному трактуют этот термин. На мой взгляд, адвокация — это способ достижения целей, которые ставят перед собой общественные и правозащитные организации, активисты. Это взаимодействие с властями, чтобы добиться системных изменений в государстве и обществе путём так называемого нажима на чиновников.

Адвокация не равно общественная кампания, хотя есть коллеги, которые так считают. Разница между этими понятиями во временном промежутке. Общественная кампания может начаться сегодня и через год, например, она должна закончиться. Адвокация прекращается только тогда, когда достигнута цель.

Также адвокация всегда направлена на системные изменения на национальном уровне, общественная кампания может решать местную проблему или вообще не решать никаких проблем.

– Были ли в Беларуси успешные кейсы?

– Если брать промежуточные цели, то можно назвать несколько примеров. Есть они и в моей практике. В любой адвокации важным элементом считаются правовые действия. Мы их называем стратегическими тяжбами. Так вот, используя их, нам удалось ещё в 2007 году добиться улучшений условия содержания в ИВС в органах МВД.

В 2005 году мы столкнулись с кампанией репрессий против Союза поляков в Беларуси в гродненском и нескольких других регионах. Тогда власти систематически задерживали людей. Условия их содержания в ИВС были жуткими, бесчеловечными, иногда они доходили до уровня пыток. Помню, когда  из лидского изолятора вышел Анжей Почобут, он рассказал, что там было так жарко и душно, что в камере заключённые раздевались, и всё равно это не помогало. Проблемы даже были с кожей. Отмечу, что это ещё не было адвокацией.

Тогда мы начали сбор информации — первый этап любой адвокации. Мы стояли под изоляторами и опрашивали по специальной анкете тех, кто выходил после отбытия наказания. Оказалось, что женщины находятся ещё в более ужасных условиях. Мы выяснили, что во всех ИВС страны, кроме минского ЦИПа, работают исключительно мужчины, женщины-сотрудницы не были предусмотрены даже штатным расписанием! Это ещё и дискриминация при приёме на работу. К тому же фиксировались сексуальные домогательства к женщинам в ИВС. Тогда мы выбрали женские кейсы для адвокации.

– И каких результатов вы добились?

– У нас было пять дел, которые мы провели внутри Беларуси, в том числе с медийной поддержкой. Два вывели на международный уровень — обратились в комитеты по правам человека. Еще до того, как было вынесено решение, мы достигли промежуточной цели. В ИВС Бреста начали работать женщины-милиционеры. И, кстати, это стало возможно в том числе благодаря одной резонансной статье. Так называемый кейс Инги Абрамовой.

В то время она только закончила школу, никогда не задерживалась, но попала в нечеловеческие условия в ИВС. После освобождения Инга написала статью, где описала условия, в которых находилась пять дней. Эту статью охотно взял «Брестский курьер» и опубликовал на развороте. Читатели были настолько шокированы, что даже депутат написала министру внутренних дел: почему  мелкие нарушители находятся в таких условиях? Тот поручил проверить, что происходит в изоляторах. И выяснилось, что ими никто в ведомстве не занимается, после проверки даже ввели целую структуру в МВД, которая начали отвечать в том числе и за ИВС.

«Мы добились такого интереса со стороны редакций, что новости про протест против АКБ выходили ежедневно»

Фото: Брестская газета. Митинг против строительства аккумуляторного завода в Бресте

– Медиа легко идут на контакт с активистами?

– Могу поделиться своим опытом. При планировании адвокации обязательно разрабатывается медиаплан. Это нужно, чтобы привлечь общественную поддержку. Выстраиваются ключевые месседжи для журналистов. Стараемся с самого начала разогреть тему. Например,

протест против аккумуляторного завода в Бресте пришлось больше месяца выносить на повестку СМИ, чтобы они начали интересоваться.

Я как раз тогда отвечал за взаимодействие со СМИ в нашей общественной кампании.

В медиаплан я ставил один-два инфоповода в неделю. Это могли быть акции, судебные процессы, подача всевозможных жалоб и так далее. В начале бывало, что подали ходатайство в суд, а журналисты об этом не написали. Это провал, для нас это означало, что мы не использовали какую-то возможность. Но всё равно в итоге мы добились такого интереса со стороны редакций, что определённый период новости про протест против АКБ выходили ежедневно.

Мы даже правовые действия планировали так, чтобы новость, которую напишут журналисты, увидело как можно больше людей. Например, подавали жалобу в пятницу днём, чтобы статья вышла вечером и не так быстро уходила с главных страниц сайтов, потому что в субботу и воскресенье традиционно меньше публикаций. Вот такие хитрости, к которым прибегают активисты.

Также мы старались для разных СМИ давать разные комментарии, ведь журналисты любят эксклюзив. Ещё нам приходилось подготавливать некоторых наших лидеров протеста к интервью, потому что не все могли складно говорить с корреспондентами. Но уже через какое-то время многие научились точно находить формулировки для комментирования новостей.

– Протест против строительства аккумуляторного завода — один из успешных примеров, как локальная проблема переросла в национальную. В какой момент вы поняли, что медиаплан сработал?

– Прежде всего нужно отдать должное агентству БелаПАН. Их редакция взяла за практику освещать практически всё, что касается нашего протеста. Но, конечно, нельзя недооценивать влияние TUT.BY. Пожалуй, после того, как регулярно о нас начали писать журналисты этого медиа, беларусы из любой точки страны стали следить за Брестом. Хотя, хочу сказать, что долгое время СМИ игнорировали нас, начало протеста было сложным в этом плане. Переломный момент произошёл, когда власти разрешили провести митинг. Тогда уже про нас начали писать часто и большинство СМИ. После этого нам не разрешали проводить митинги.

«Адвокация основана на противоборстве с властями и опирается на просчёты»

– Почему так и не удалось завершить адвокацию по отмене смертной казни в Беларуси?  

–  Я включился в эту адвокацию в 2009 году. Но она очень специфическая. Рассмотрим классический метод адвокации. Обычно берутся одно-два стратегических дела. Они должны быть самыми яркими. Марек Новицкий, один из самых известных преподавателей прав человека, говорил, что для адвокации нужно брать дела жертв, которые очень приятны для общества и СМИ, вызывают эмпатию. Когда есть поддержка общества, принудить власти к изменениям проще.

При продвижении отмены смертной казни таких так называемых «хороших» жертв нет. Иногда осуждённые действительно совершали те преступления, в которых их обвиняют. Другой вопрос, как их вина была доказана и не были ли при этом нарушены минимальные стандарты справедливого правосудия. Поэтому мы помогали обжаловать все дела, в которых выносилась высшая мера наказания и где осуждённый был согласен на обжалование. Обращались в комитет ООН по правам человека. В конце 90-х у правозащитников возникла проблема. Комитет принимал дела, но к моменту регистрации дела власти заявляли, что осуждённый уже расстрелян. Тогда в 2009 году мы выстроили систему, чтобы дела в международных комитетах очень быстро регистрировали, пока человек ещё жив. Обычно комитет регистрирует дело в течение года, сейчас для дел по смертной казни, депортации и экстрадиции стандарт регистрации — одни сутки. Смертная казнь — это очень сложный вопрос, который упирается в ментальное психологическое восприятие тех, у кого власть. В Беларуси — это нежелание Александра Лукашенко отказаться от такой формы наказания. В этом вся трудность, на мой взгляд, в этой адвокации.

– Сейчас приняли закон, по которому к смертной казни могут быть приговорены люди только за намерение совершить акт терроризма. Если будет хоть один приговор противникам Лукашенко, повлияет ли это на общественное мнение?

– Несомненно! Власти делают ошибки. Вообще адвокация основана на противоборстве с властями и опирается на просчёты. Например, кейс Владислава Ковалёва, которого осудили за теракт минском метро, это для властей ошибка. Они хотели показать судебный процесс, а показали несовершенство системы. Помимо СМИ, присутствовали и блогеры, которые всё рассказывали о суде в режиме реального времени. Тысячи людей могли наблюдать за процессом.

У меня вообще есть предположение, что на смертные приговоры была квота. Потому что ежегодно  выносилось по два-три смертных приговора. Но в один год их вообще не было. Именно после дела Ковалёва и Коновалова. Тогда мнение общественности качнулось в сторону отмены смертной казни. А беларусский режим — популистский. Вопрос в том, что пока противников и сторонников смертной казни примерно одинаковое количество.

– Выходит, что давление общественного мнения на власть — один из самых эффективных методов адвокации в таких странах как Беларусь?

– Да, в адвокации больший упор делается на работу со СМИ и влияние на общественное мнение. Иногда происходит даже жёсткая медиавойна с властями по поводу продвижения каких-то гражданских изменений. Они тоже отвечают, могут нападать и дискредитировать. А мы демонстрируем существование проблемы в обществе и пути её решения. В таких странах как Беларусь власти боятся резонанса. Если в правовом поле мало что можно решить, то до августа 2020 года власти старались некоторые поднятые активистами проблемы решать.

– За два года в Беларуси практически полностью зачищены правозащитные организации. Чем сейчас занимаются беларусские юристы? 

– Да, наше сообщество в 2020-2022 годах потеряло много коллег из-за арестов и осуждений по сфабрикованным обвинениям. Лучшие правозащитники лишены свободы. Часть из них всё-таки сумела вовремя убежать и восстановить свою деятельность, находясь за пределами Беларуси. 2022-й, думаю, будет годом возрождения беларусской правозащиты, несмотря на то, что власти нас «вырезали» и «выжигали».

При этом наши юристы продолжают защищать права сограждан, находящихся в самой Беларуси. Это как с независимыми СМИ: большинство из них релоцировалось, но они продолжают работать на беларусскую аудиторию. Да, возможности адвокации внутри страны максимально затруднены, но есть и другие способы работы.

Мы осваиваем методы правозащитных организаций из государств, где их деятельность на месте невозможна или максимально затруднена: Северная Корея, Туркменистан, Узбекистан.

Сейчас у нас стало больше работы: занимаемся также нарушениями прав беларусов в тех странах, куда они переехали. В частности в Грузии мы уже сталкиваемся с отказами в получении убежища, дискриминацией женщин, нарушением прав ребёнка. Это новый фронт работы для беларусских юристов и правозащитников.